Информационный сайт о технадзоре сетей газоснабжения и строительстве газопроводов

Новый период в российско-американских отношениях, начавшийся после холодной войны, неожиданно завершился в марте 2014 года с кризисом на Украине. Соединенные Штаты окончательно отказались от все более иллюзорной идеи интегрировать Россию в евроатлантическое сообщество, которая определяла их политику в отношении этой страны после окончания холодной войны. Всем стало ясно, что Россия готова пренебрегать нормами, которые с момента подписания Хельсинкских соглашений в 1975 году лежат в основе европейской безопасности, ради защиты собственных жизненно важных национальных интересов. Диалог о сотрудничестве иссяк; связи оказались оборваны. Теперь страны явно рассматривали друг друга как стратегических конкурентов. Эта позиция нашла очевидное выражение в Стратегии национальной безопасности США, опубликованной в декабре 2017 года. При этом президент России Владимир Путин с завидным упорством отстаивал ее со времени своего выступления на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2007 года.

Это отнюдь не означает, что — как утверждают многие комментаторы — разразилась новая холодная война, пусть отношения между странами и достигли самой низкой точки с начала 1980-х годов, одного из самых мрачных периодов холодной войны. Нынешний международный контекст и характер отношений радикально отличаются от тогдашних. Распределение власти в мире уже нельзя назвать биполярным, как это было во времена холодной войны. Скорее, мы видим очертания зарождающейся многополярной системы. Эти страны больше не участвуют в глобальной экзистенциальной борьбе двух диаметрально противоположных систем воззрений на человека и государство. Скорее, они внедряют у себя разные варианты капиталистической экономической системы и открыто заявляют о своей приверженности демократии. Российско-американские отношения больше не определяют структуру международной системы и не господствуют в мировой повестке дня. Правильнее было бы сказать, что они занимают свое место среди многих других двусторонних и многосторонних отношений, формирующих систему и повестку дня, — и не то чтобы самое значимое место. Да и Россия больше не находится в центре внимания американской внешней политики, пусть даже Соединенные Штаты остаются для нее главным приоритетом. Сегодня США сосредоточены на разрешении других вопросов, включая Китай и международный терроризм. Новая Стратегия национальной безопасности не меняет эту картину, хотя и определяет Россию как ревизионистскую державу и стратегического конкурента. Схожим образом в ней идентифицирован и Китай, к тому же она называет главными угрозами безопасности Иран, Северную Корею и международный терроризм.

Правда, как и в ситуации холодной войны, отношения между двумя странами довольно долго будут оставаться напряженными и определяться в большей степени конкуренцией, порой граничащей с прямой конфронтацией, чем сотрудничеством. В ближайшем будущем не стоит надеяться ни на партнерство, которого мы искали сразу же после окончания холодной войны, ни на новую перезагрузку, ни на быстрое улучшение отношений, даже если отчуждение будет не столь интенсивным. Несовпадения — во взглядах на миропорядок, сущность региональных конфликтов и в фундаментальных ценностях, которые должны лежать в основе политики, — слишком сильны, чтобы все было иначе.

Мы не знаем, как долго продлится этот период стратегической конкуренции, и в каком направлении будут развиваться российско-американские отношений в ближайшие пятьдесят лет. Многое будет зависеть от событий внутри страны и мировых тенденций. В будущем отношения между США и Россией будут характеризоваться либо безразличием, — потому что та или иная страна перестанет играть решающую роль в мировых делах, — либо, если обе страны сохранят свою значимость, постоянным противостоянием, стратегической конкуренцией или стратегическим сотрудничеством с далеко идущими глобальными последствиями.

Бремя истории

Состязательный характер российско-американских отношений ни для кого не является сюрпризом. Именно он является преобладающим во взаимодействии двух стран с тех пор, как в конце XIX века Соединенные Штаты стали глобальной державой. Потом Соединенные Штаты и Российская империя, а также Япония боролись за влияние в Маньчжурии. В 1904 году, на ранних этапах русско-японской войны, Соединенные Штаты в лучших традициях реальной политики склонились на сторону Японии, посчитав ее более слабой державой. Они изменили свою позицию лишь после того, как Япония нанесла поражение России на суше и на море. При посредничестве США был достигнут мир и создан благоприятный баланс сил в Северо-Восточной Азии. После Первой мировой войны Соединенные Штаты отказались признать новый большевистский режим из-за его подрывной антикапиталистической внешней политики. Эта неприязнь ослабела только в 1933 году, когда над Европой стали сгущаться грозовые тучи нацизма, а японский империализм начал угрожать интересам США в Восточной Азии и Тихом океане. После Второй мировой войны Соединенные Штаты и Советский Союз вступили в ожесточенную холодную войну, кульминацией которой стал Карибский ракетный кризис 1962 года, когда обе страны балансировали на грани ядерного конфликта.

Даже редкие периоды сотрудничества были не столь убедительными, как могло бы показаться на первый взгляд. Так, победоносный альянс в борьбе с нацистской Германией характеризовался глубоким недоверием. Россия и США сражались не столько вместе, сколько параллельно на восточном и западном фронтах соответственно. В результате послевоенного устройства Европа оказалась разделена на два противоборствующих лагеря, которые быстро оказались ввергнутыми в холодную войну. Если рассматривать недавнее прошлое, то сотрудничество в первое постсоветское десятилетие основывалось не столько на общих стратегических интересах, сколько на молчаливом принятии слабой Россией действий США, которые она явно не одобряла, например американское вмешательство в войны на Балканах и расширение НАТО. Какие бы то ни было иллюзии по поводу возможного сотрудничества начали рассеиваться в 2000-е годы при Путине, когда Россия восстановила свою мощь, и в конечном итоге их сменило нынешнее глубокое отчуждение.

Безопасность и исключительность

Эта печальная история объясняется целым рядом причин. На самом элементарном уровне соперничество между крупными державами является неотъемлемым условием международных отношений. Это тем более верно, когда речь идет о динамичных экспансионистских державах, преследующих свои интересы главным образом в Восточной Азии и Европе — а именно так можно охарактеризовать Америку и Россию, по крайней мере, в последние 150 лет.

Тем не менее одного состязательного характера отношений двух крупных держав недостаточно, чтобы объяснить силу и продолжительность антагонизма, не идущего в сравнение с тем, который наблюдается в отношениях Америки — и по большей части России — с другими крупными державами, такими как Великобритания, Франция, Германия, Япония и Китай. Другие факторы — различные подходы к фундаментальным вопросам национальной безопасности и процветания, несовместимые системы ценностей, в основе которых лежат конкурирующие формы исключительности и универсализма, — оказали здесь существенное влияние, поскольку затрагивают самую суть национальной идеи и идентичности.

В области безопасности и процветания Россия всегда была озабочена проблемой защиты от внешних врагов и внутренних смут своей обширной, малонаселенной, многонациональной территории, которая не может похвастать внушительными физическими барьерами, отделяющими ее от влиятельных или нестабильных соседей. Вот почему Россия так держится за свою стратегию: отодвигает границы как можно дальше от сердца страны и пытается ограничить иностранные влияния на подконтрольных территориях. Соединенные Штаты, напротив, чувствуют себя в физической безопасности с тех пор, как в середине девятнадцатого века заняли господствующее положение в Северной Америке: на севере и юге они граничат с довольно слабыми государствами, а на востоке и западе окружены обширными океанами. Будучи торговой нацией, США за редким исключением пускались в заграничные авантюры не для того, чтобы физически контролировать территорию, а с тем, чтобы открыть рынки для американских товаров и обеспечить ресурсы для устойчивого экономического роста и благополучия у себя дома.

В какой-то момент российская экспансия в поисках безопасности столкнулась с американской экспансией в поисках рынков сначала в Восточной Азии, а затем в Европе. Напряженность обострилась в период холодной войны, которая развела по разные стороны советскую автаркию, стремящуюся к большему влиянию, и динамично развивавшуюся американскую экономику, которая отвоевывала пространство для новых свободных рынков. Американское процветание ставило под угрозу безопасность России и наоборот. По этой причине с конца девятнадцатого века каждая из стран проводит политику сдерживания в отношении другой: Россия стремится ограничить продвижение американской торговли, а Америка — сдержать российскую территориальную экспансию, хотя Соединенные Штаты официально признали это лишь во время холодной войны, а Россия не признала до сих пор, предпочитая ругать пресловутый американский империализм или гегемонистские замыслы США, как делала это еще во времена большевистской революции.

Различные требования к безопасности и благополучию также способствовали фундаментальному расхождению в понимании мирового порядка. Чисто вестфальский взгляд на суверенитет (по крайней мере, в случае крупных держав), пристрастие к сферам влияния и глобальное управление путем достижения ряда договоренностей с отдельными влиятельными державами отлично соответствуют российским представлениям о безопасности. Соединенные Штаты, напротив, предпочитают глобальный порядок, способствующий внедрению коммерческой деятельности — то есть никаких исключительных сфер влияния, — и согласованные правила участия в коммерческой и, в конечном итоге, геополитической конкуренции, предполагающей коллективную ответственность в деле рассмотрения споров и соблюдения правил.

Подобно этим разным подходам к безопасности и процветанию, противоположные системы ценностей — американский республиканизм и демократия в противовес российскому авторитаризму, основанному на религиозных, затем марксистских, а теперь и националистических принципах, — зародившиеся из конкурирующих форм исключительности и универсализма, только усиливают стратегическую конкуренцию.

На протяжении многих лет понятие американской исключительности развивалось из идеи нации, фундаментом для которой послужил набор демократических идеалов, а не этническая или территориальная принадлежность — в отличие от ведущих европейских стран. Когда Америка превратилась в крупную мировую державу, общепринятый реалистический подход президента Теодора Рузвельта (Theodore Roosevelt) быстро уступил место идеализму президента Вудро Вильсона (Woodrow Wilson), который настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты заняли свою особую позицию среди других крупных держав. Речь шла не о преследовании узких национальных интересов, но о работе на благо всего мира, отсюда и вступление Соединенных Штатов в схватку крупных держав в Первой мировой войне с целью положить конец военному противостоянию и сделать мир «безопасным для демократии». С окончанием Второй мировой войны глобальное лидерство стало центральным элементом американской исключительности, а после завершения холодной войны США считали себя не просто одним из мировых лидеров, но единственным лидером, оплотом либерального мирового порядка, «незаменимой нацией», определяющей международную повестку дня и действующей на благо всех стран и народов. Таким образом, американская исключительность подразумевает однополярность.

Россия, напротив, видела свою исключительность в достижении справедливого мирового порядка, основанного на религиозных принципах в царский период и марксистских — в советское время. Первыми проявлениями такого рода исключительности стал предложенный Александром I Священный союз европейских держав, который основывался на христианской вере, или упорная защита Николаем I божественной монархической легитимности вплоть до Крымской войны. Достоевский выразил эту мысль в своей пушкинской речи в 1880 году. По его словам, Россия была уникальна в своем стремлении «внести примирение в европейские противоречия…, изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!» Советский коммунизм отбросил религиозное видение справедливого миропорядка царских времен только для того, чтобы заменить его марксистской идеологией с мировыми амбициями. Сегодня, следуя примеру своих предшественников, Путин выступает в качестве ведущего защитника справедливого, демократического мирового порядка, основанного на равенстве суверенных государств, против американских притязаний на однополярность.

В своих крайних проявлениях американская и российская исключительности оказываются несовместимыми понятиями. В американской концепции нет места для других крупных держав, — по-настоящему мировой лидер может быть только один, — тогда как российская идеология исключает американское лидерство, поскольку стремится к объединению влиятельных держав в своего рода единый орган глобального управления.

Сложные отношения, которые ждут нас в будущем

Таким образом, состязательный характер российско-американских отношений является традиционным, давно сложившимся качеством, которое определяется глубоко укоренившимися представлениями о национальной самобытности и предназначении. Как это может сказаться в будущем? Стоит ли сосредоточиться исключительно на вопросах интенсивности стратегической конкуренции и той грани, которая отделяет ее от опасного противостояния? Или можно представить себе будущее, в котором обе державы склоняются к стратегическому сотрудничеству? И вообще будет ли иметь значение то, говорим мы о конфронтации, конкуренции или сотрудничества? Ведь Соединенные Штаты и Россия могут утратить свой вес в мировой расстановке сил, и другие страны вообще перестанет волновать состояние российско-американских отношений?

Эти конфликтные отношения будут играть важную роль в мире по целому ряду очевидных причин. Россия и США контролируют около 90% мирового арсенала ядерного оружия. Обе страны обладают обширными природными ресурсами, в том числе нефтью и газом, и уже давно являются признанными ведущими разработчиками передовых технологий в сфере обороны. Каждая из них обладает правом вето в Совете Безопасности ООН. Соединенные Штаты добились мирового влияния, а Россия продемонстрировала способность проецировать свою мощь по всей своей периферии в Европу, на Ближний Восток, в Южную и Восточную Азию и в Арктику. Не менее важен и тот факт, что политическим элитам обеих стран свойственно мировоззрение великой державы, равно как и решимость использовать то, что они считают своим законным правом на мировой арене.

Долгосрочные возможности

Между тем представить себе сценарий развития российско-американских отношений в долгосрочной перспективе, на ближайшие пятьдесят лет — тоже задача не из легких. Внутренние события в каждой из стран и общемировые тенденции могут сподвигнуть их к пересмотру отношений с точки зрения приоритетов. Взгляды на требования безопасности и процветание могут измениться, а понятие исключительности может быть по-новому истолковано, так что традиционные основы состязательных отношений либо укрепятся, либо окажутся подорваны. Грядущие трудности могут либо разжечь конфликт, обострить конкуренцию, либо послужить стимулом для сотрудничества. Одним словом, возможен любой сценарий. Лучшее, что мы можем сделать — это определить ключевые тенденции и варианты развития событий.

Ключевые мировые тенденции

Сегодня мир переживает момент исторического перелома, ставший одним из последствий распада Советского Союза поколение назад. Мы можем выделить четыре тенденции, которые скорее всего окажут существенное влияние на развитие российско-американских отношений.

Во-первых, глобальная динамика перемещается из Европы в Восточную Азию, из Северной Атлантики в Азиатско-Тихоокеанский регион. В частности, по всему земному шару стремительно распространяется влияние Китая, свидетельством чему служит инициатива «Один пояс, один путь», пусть даже темпы роста китайской экономики в ближайшие годы, вероятно, замедлятся, и довольно резко. Глобальное присутствие Китая в настоящее время достигло таких масштабов, что cерьезная задержка в развитии, например, затяжная рецессия, будет иметь далеко идущие последствия для мировой экономики и политического равновесия.

Между тем Европа останется главным источником экономической активности, но ее политическое влияние будет зависеть от того, будет ли она последовательно продвигаться к консолидации, особенно в области внешней и оборонной политики, или национальные государства предпочтут вернуть себе суверенную власть и будут решать вопросы безопасности на континенте каждое по отдельности. По мере того как будут разрабатываться и вводиться в эксплуатацию месторождения сланцевого газа и нефти плотных пластов, а также технологии использования возобновляемых источников энергии, Ближний Восток, вероятно, начнет играть гораздо меньшую роль в глобальном энергетическом балансе и, следовательно, постепенно утратит свое стратегическое значение. Между тем глобальное потепление и сопутствующее таяние полярных льдов повысят стратегическое значение Арктики: станут доступными не только ее обильные природные ресурсы, но и прибыльные морские маршруты, соединяющие Европу, Восточную Азию и Северную Америку.

Во-вторых, технический прогресс — в области искусственного интеллекта, робототехники, вычислительных технологий, методов коммуникации и биогенетики — окажет существенное влияние на все аспекты человеческой деятельности. Для нас наиболее важным фактором является то, что технический прогресс изменит природу власти в современном мире и поставит в центр отношений мировых держав технологическую конкуренцию. Новые технологии также будут иметь далеко идущие последствия для отношений власти, связывающих государство, общество и индивидуума, тем самым вызывая острую общемировую полемику по поводу основных ценностей и гражданских прав, а также прав человека.

В-третьих, мир, по всей вероятности, сохранит свою взаимосвязанность, несмотря на ослабление процесса глобализации в условиях, когда страны стремятся восстановить свой суверенитет путем укрепления границ как в физическом, так и в цифровом пространстве. Эта взаимосвязанность неизбежно будет сопряжена с определенной степенью взаимозависимости основных держав, и те государства, которые наиболее искусно смогут манипулировать этими факторами, поднимутся на вершину глобальной иерархии. В то же время эта взаимосвязанность вызовет транснациональные проблемы, в частности распространение экстремистских идеологий, групп и преступных организаций, распространение технологий, способных в руках злоумышленников принести колоссальный ущерб, а также изменение климата — все они будут играть важную роль в глобальной повестке дня. Для их решения потребуются некоторые коллективные инициативы крупных держав и других государств.

В-четвертых, неравномерный экономический и технологический прогресс создаст новую структуру распределения власти в мире. Это вряд ли будет однополярная или биполярная система. Скорее всего возникнет целое множество центров власти, обладающих большими или меньшими возможностями, которые в конечном итоге впишутся в более или менее устойчивую глобальную иерархию. Если смотреть с позиции сегодняшнего дня, то у Китая и Соединенных Штатов есть больше всего шансов оказаться на вершине, тогда как горстка других стран, включая Россию, Индию, Японию и, возможно, некоторые европейские державы, могут занять в этой иерархии достойные места. Региональные державы появятся на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. В эту смесь войдут и многочисленные транснациональные субъекты, в том числе террористические и криминальные группировки, некоторые из которых могут оказать значительное влияние на мировые дела.

Потенциал власти и политическая воля

Сохранение Соединенными Штатами наивысшей позиции в мировой иерархии, а Россией — роли ключевого игрока, а следовательно, сама актуальность российско-американских отношений в глобальном контексте будут в значительной степени зависеть от относительного потенциала власти и политической воли обеих стран.

Что касается России, то здесь вопросы возникают главным образом в отношении потенциала власти, поскольку ее политическая воля ни у кого не вызывает сомнений. Потребность ощущать себя великой державой лежит в основе российской идентичности. На протяжении истории Россия была готова терпеть большие лишения и прилагать невероятные усилия для того, чтобы догнать ведущие державы того времени и утвердить свои исключительные права в мировой политике. Достаточно вспомнить о насильственной европеизации России Петром Великим в начале XVIII века, о Великих реформах Александра II, проведенных после унизительного поражения в Крымской войне в середине XIX века, и принудительную индустриализацию, организованную Сталиным в 1930-е годы накануне войны в Европе и Восточной Азии.

Однако эти усилия требовались лишь потому, что каждый раз, когда Россия догоняла своих конкурентов, неизбежно возникало новое отставание. Так обстоит дело и сегодня, когда Россия участвует в гонке с ведущими мировыми державами. В номинальном выражении экономика России по размерам равна одной двенадцатой экономики Соединенных Штатов и одной восьмой китайской экономики (с точки зрения паритета покупательной способности ее доля составляет одну пятую и одну шестую соответственно). В то же время Россию обгоняет Индия, не говоря уже о далеко ушедших вперед Японии и основных европейских государствах, даже если учесть, что этот разрыв постепенно сокращается. Что, вероятно, еще важнее, Россия отстает в области исследований и разработок, что будет играть решающую роль в повышении экономической конкурентоспособности, поскольку новые технологии стимулируют производственные возможности. Стоящие перед Россией задачи, скорее всего, будут только усложняться: даже по официальным российским прогнозам, при отсутствии серьезных структурных реформ в ближайшее десятилетие российскую экономику ждет период стагнации.

Российские лидеры осознают необходимость реформ, но видят в них значительный риск. Поскольку экономическая и политическая власть в России по-прежнему тесно связаны, как это было на протяжении всей истории, экономическая реформа потребует политической перестройки, которая может иметь далеко идущие последствия для конфигурации политической власти и в крайнем случае подорвать основы самого государства. Именно это произошло во время последнего значительного периода реформ, осуществленного в 1980-е годы при советском лидере Горбачеве и завершившегося экономическим кризисом и распадом государства. Эта история служит серьезным предостережением для современных политиков, которые испытывают перед лицом реформ своего рода психологический барьер. Сможет ли Россия его преодолеть, успешно провести реформы и таким образом обеспечить себе в долгосрочной перспективе мощь, необходимую для поддержания амбиций великой державы, еще предстоит узнать.

С Соединенными Штатами складывается обратная ситуация. В потенциале власти этой страны не приходится сомневаться. Сегодня она является крупнейшей мировой державой практически в любой области, пусть даже Китай и стремится ее догнать. Надежные рынки капиталов, политический и деловой климат, способствующий инновациям и реализации творческого потенциала, обширный внутренний потребительский рынок продолжают подпитывать беспрецедентную социально-экономическую динамику США. На Соединенные Штаты приходится львиная доля ведущих мировых университетов и научных центров. Страна превосходит Китай, Европейский союз и Россию в области исследований и разработок как в абсолютном выражении, так и в доле ВВП. Ее технологические достижения обеспечивают военный сектор уникальными возможностями, которыми не может похвастаться ни одна другая военная держава в мире.

Однако в последние годы встал вопрос о готовности страны нести бремя мирового лидерства. Ослабление влияния началось при президенте Бараке Обаме (Barack Obama): американская общественность устала от слишком активной — и далеко не самой успешной — внешней политики президента Джорджа Буша (George W. Bush). Подход президента Дональда Трампа «Америка прежде всего» и особенно его протекционистская экономическая политика и развенчание ценности альянсов вывели это отчуждение на новый уровень. Хотя этот политический курс натолкнулся на значительное сопротивление со стороны элит, он пользуется поддержкой большой части населения, которое находит привлекательными изоляционистские взгляды, преобладавшие в Соединенных Штатах до начала Второй мировой войны. Возврат к чистому изоляционизму маловероятен, — мир сегодня слишком взаимосвязан, — но менее активная роль в глобальных делах и растущее предпочтение, отдаваемое в отношениях двусторонности в противовес многосторонности, вполне возможны. Так или иначе, Соединенные Штаты ввиду своей мощи и интегрированности в мировую экономику по-прежнему будут оказывать серьезное влияние на мировые дела, даже если они утратят свою главенствующую роль в глобальной иерархии.

Великая стратегия

Геополитические тенденции и внутренние проблемы неизбежно повлияют на представления Соединенных Штатов и России о том, какими должны быть требования безопасности, в чем суть процветания и их собственной исключительности.

Соединенные Штаты столкнутся с многополярным миром впервые после окончания Второй мировой войны. Сегодня они уже не смогут, как это было в прошлом, опираться на колоссальную экзистенциальную угрозу вроде Советского Союза, вокруг которой можно выстраивать свою внешнюю политику в стиле манихейской борьбы между добром и злом. Соединенным Штатам также будет все труднее обеспечить внутренний консенсус, необходимый для мобилизации ресурсов, чтобы играть роль единоличного лидера в мировых делах. Нынешняя ситуация требует более тонкого равновесия интересов конкурирующих держав в определении глобальной повестки дня, поддержании стабильности и продвижении национальных интересов по сравнению с тем, к чему привыкла Америка за последние семьдесят лет. В результате Соединенные Штаты, скорее всего, снова начнут воспринимать себя скорее как одного из мировых лидеров, чем как единственного глобального лидера. А если со временем возобладает менталитет, подкрепляемый лозунгом Трампа «Америка прежде всего», Соединенные Штаты откажутся от притязаний работать на благо мирового сообщества, а не просто ради продвижения собственных местечковых интересов.

Правда, эти меняющиеся условия едва ли повлияют на давнюю великую американскую стратегию по обеспечению безопасности и процветания, а также сохранению свободы внутри страны. Традиционные геополитические требования останутся те же: превосходство США в западном полушарии; ни Европа, ни Восточная Азия — две основные зоны производственно- экономической деятельности за пределами Северной Америки — не должны находиться под контролем враждебной державы; плюс надежные и безопасные морские торговые пути. Кроме того, появившееся недавно требование, — чтобы Ближний Восток, который является жизненно важным источником мировых поставок энергоносителей, не подчинялся враждебной державе, — сохранит свою важность для внешнеполитической позиции Соединенных Штатов, даже если относительная стратегическая значимость этого региона уменьшится.

Помимо этих геополитических целей, Соединенные Штаты будут также стремиться к обеспечению и сохранению стратегической стабильности в самом широком смысле, включая ядерное, современное обычное и кибероружие, а также растущее число стран, обладающих внушительными возможностями в этих областях, помимо Соединенных Штатов и России. Поскольку США останутся торговой страной, безопасность, процветание и свобода Америки также потребуют создания коалиций для борьбы с международным терроризмом, изменением климата и другими серьезными транснациональными угрозами. Наконец, Соединенные Штаты будут продолжать содействовать демократическому развитию за рубежом, полагая, что демократия укрепляет силы мира во всем мире, а также открывает новые регионы для выгодного коммерческого взаимодействия. Единственная проблема в том, каким образом это происходит: путем активного обращения в свою веру или предложения привлекательной модели для подражания.

Распад Советского Союза был для России геополитическим и психологическим катаклизмом, который свел на нет три столетия геополитического прогресса и поставил под сомнение позиции России как значимой державы. Но во всяком случае распад наряду с более широкими геополитическими тенденциями укрепил традиционные российские взгляды на безопасность и процветание, о чем свидетельствуют продолжающиеся усилия России по поддержанию своего господства на постсоветском пространстве, то есть обеспечения буфера безопасности против посягательств со стороны Запада и Китая. В то же время Путин продолжает изображать Россию как ведущего защитника справедливого мирового порядка в соответствии с традиционными представлениями об исключительности, тем самым пытаясь сделать ее более привлекательной в глазах мировой общественности.

Вот почему едва ли стоит ожидать значительных изменений в великой стратегии России по обеспечению безопасности и защите уникального образа жизни. Геополитические цели России включают доминирование в Северной и Центральной Евразии, грубо говоря, на постсоветском пространстве; противодействие сплочению Европы, которая может затмить Россию по численности населения, богатству и потенциалу власти, как это делают сегодня Соединенные Штаты; экономическую интеграцию как с Европой, так и с Восточной Азией и одновременно стремление обеспечить баланс между этими двумя регионами в коммерческом и стратегическом отношении; возведение надежного барьера против распространения идеологий экстремистов с Ближнего Востока в Россию; и стремление не допустить возвышения одной единственной доминирующей державы на мировой арене.

Помимо достижения этих геополитических целей России, как и США, необходимо создавать и поддерживать условия для стратегической стабильности. Однако ввиду меньшей интегрированности в мировую экономику по сравнению с Соединенными Штатами Россия не будет в такой же мере заинтересована в присоединении к коалициям для решения транснациональных проблем. В связи с этим ее стратегические потребности заставят ее вступать лишь в те союзы, которые решают транснациональные проблемы, имеющие прямые негативные последствия для России. Так, России не особо заинтересована в противостоянии климатическим изменениям (которые, напротив, могут принести России некоторую пользу, сделав Арктику доступной для разведки и эксплуатации) или террористическим организациям, которые не действуют непосредственно на территории России.

Конкуренция или сотрудничество

Допуская, что Соединенные Штаты и Россия будут и впредь играть существенную роль в мировых делах, мы можем спросить: способствуют ли доминирующие в мире тенденции и задачи, которые они ставят перед обеими странами сегодня, стратегической конкуренции или свидетельствуют о сдвиге в сторону стратегического сотрудничества? Едва ли возможно дать окончательный ответ, но обзор стратегических проблем, с которыми в настоящий момент сталкиваются обе страны — геополитические вызовы, мировой порядок и ценности — позволяет нам составить представление о возможностях.

Геополитические проблемы: на первом месте в списке стоит Китай. И Соединенные Штаты, и Россия заинтересованы в том, чтобы его возвышение не подорвало их собственные позиции в мире. Сегодня Китай бросает открытый вызов Соединенным Штатам в западной части Тихого океана, а России — в Северо-Восточной и Центральной Азии. Помимо этого, обе страны будут внимательно следить за растущим присутствием Китая на Ближнем Востоке и в Европе, а Соединенные Штаты будут озабочены расширением китайской торговли в западном полушарии.

Стратегически обе страны только выиграют от более тесных отношений, которые позволят сформировать коалиции с другими странами на периферии Китая и могут предоставить каждой из них больше рычагов влияния в отношениях с Китаем. Это не политика сдерживания — что и невозможно, и нежелательно — но поощрение китайской сдержанности. Действительно, и Россия, и Соединенные Штаты будут стремиться к выстраиванию конструктивных отношений с Китаем с более сильных, как они надеются, переговорных позиций. В то же время Соединенные Штаты не заинтересованы в том, чтобы подталкивать Россию к стратегическому альянсу с Китаем и тем самым делать сильнее своего стратегического конкурента. Да и Россия также не заинтересована в тесном партнерстве Соединенных Штатов и Китая, которое ослабило бы ее влияние в мировых делах.

Второй приоритет — Европа. Ее влияние на Соединенные Штаты и Россию будет зависеть от того, в каком направлении она будет двигаться: к большей сплоченности или раздробленности. Если Европа будет стремиться к единству, она способна на порядок затмить Россию как великую державу. Но она также неизбежно получит определенную степень стратегической автономии от Соединенных Штатов, и в этой ситуации, как это ни парадоксально, обнаружится некоторый ценностный разрыв не столько в отношении основ политических систем, сколько в социально-экономических вопросах — сродни культурной войне, которая в настоящее время разворачивается в Соединенных Штатах. В этих обстоятельствах Соединенные Штаты и Россия будут заинтересованы в сотрудничестве по уравновешиванию европейских амбиций.

Если Европа начнет распадаться, Россия, вероятно, попытается усилить свое влияние в ее восточной части. Будет ли это представлять угрозу для Соединенных Штатов, зависит от способности Германии, Франции и Великобритании в одиночку или коллективно противостоять маневрам России. Если эти страны смогут оказать серьезное сопротивление, ситуация будет напоминать Европу девятнадцатого века. Соединенным Штатам не нужно будет вмешиваться, хотя они будут внимательно следить за ситуацией. В частности, они точно не захотят допустить сближения Германии и России, которое чревато созданием структуры, способной доминировать в Европе в ущерб Америке и помогая России служить противовесом возвышению Китая. Если, с другой стороны, крупные европейские державы окажутся неспособными противостоять успехам России, Соединенным Штатам, вероятно, придется играть активную роль в сдерживании российского влияния на континенте, как это происходит сегодня.

Следующим на очереди после Европы выступает Ближний Восток. Как отмечалось ранее, его стратегическое значение для Соединенных Штатов, вероятно, со временем уменьшится. Однако для России этот регион по-прежнему будет важен в стратегическом плане ввиду угрозы, которую представляют для нее экстремистские силы, — они могут способствовать радикализации мусульманского населения России, — а также потому, что региональные экспортеры энергоносителей являются прямыми конкурентами в борьбе за прибыльные рынки в Восточной Европе. Несмотря на разные стратегические приоритеты как Соединенные Штаты, так и Россия будут заинтересованы в стабильности на Ближнем Востоке: США — чтобы гарантировать надежность поставок энергоносителей на мировые рынки; Россия — чтобы сдерживать экстремистские силы. По этой причине обе страны будут поддерживать формирование стабильного равновесия между основными региональными державами, включая Египет, Иран, Израиль, Саудовскую Аравию и Турцию. Но они будут поддерживать равновесие по разным причинам: США — чтобы предотвратить появление регионального гегемона, который мог бы контролировать поток энергоресурсов из региона; Россия — чтобы снизить риск распространения конфликтов и нестабильности. Следовательно, страны будут иметь общую стратегическую цель на Ближнем Востоке, но, стремясь поддерживать устойчивое равновесие, они могут вступить с региональными державами в борьбу за влияние.

Наконец, по мере таяния полярных льдов стратегическое значение для обеих стран приобретет Арктика. США и Россия будут заинтересованы в разработке обильных ресурсов региона, а Россия будет непосредственно заинтересована в открытии потенциально прибыльного Северного морского пути. Учитывая, что огромная доля известных ресурсов находится в пределах четко определенных экономических зон пяти арктических прибрежных государств (Канады, Дании, Норвегии, России и Соединенных Штатов), причин для острой конкуренции за эти ресурсы быть не должно. Скорее, суровые климатические условия должны способствовать формированию многонациональных консорциумов для их добычи. В результате у Арктики есть хорошие шансы остаться зоной стратегического сотрудничества.

Мировой порядок: будет сохраняться напряженность в отношениях между США, поддерживающими порядок, основанный на правилах, и России, стремящейся к объединению крупных держав на основе договоренностей. Но многополярный мир, особенно мир, состоящий из держав, которые придерживаются разных систем ценностей, неизбежно будет подрывать основанный на правилах порядок, поскольку будет отсутствовать общепризнанный авторитет, способный добросовестно разрешать споры и обеспечивать соблюдение правил. В этих обстоятельствах глобальный порядок вырастет из договоренностей между наиболее могущественными странами, которые, возможно, будут сформулированы под видом правил с опорой на политическое равновесие. Такого рода схема не исключает появления региональных подсистем, некоторые из них могут действовать как отдельные основанные на своде правил режимы, как это было с трансатлантическим сообществом со времен Второй мировой войны. Так или иначе всеобъемлющий глобальный порядок как целое будет все больше приближаться к модели, которой отдает предпочтение Россия.

Ценности: учитывая историю и сложившуюся традицию можно предположить, что ценностный разрыв между Россией и США никуда не денется. Хотя каких-то крупных достижений в области демократии ждать не приходится, в России может возникнуть тенденция к либерализации, которая, вероятно, ослабит напряженность, но не устранит ее полностью. Россия, со своей стороны, готова допустить сосуществование разных систем ценностей. Вопрос в том, можно ли утверждать то же самое в отношении Соединенных Штатов. Правда есть вероятность того, что США вернутся к позиции, которую занимали до Первой мировой войны, когда они поддерживали распространение демократии, но в конечном итоге были готовы защищать только свою. Такая политика сбавила бы градус напряженности в отношениях с Россией.

Вопрос выбора

Хотя сегодня российско-американские отношения балансируют на грани конфронтации, чего не наблюдалось с начала 1980-х годов, а конкуренция между странами уже 150 лет считается нормой, мировые события, которые ждут нас в следующие три десятилетия, могут медленно подтачивать исторические основы состязательных отношений и создавать возможности для стратегического сотрудничества. В частности, напряженность, долгое время царящую в отношениях между Соединенными Штатами и Россией по вопросам мирового порядка, может ослабить возникновение по-настоящему многополярного мира. Умеряя запросы, свойственные американской исключительности, и уменьшая роль правил в регулировании международного поведения, он бы способствовал возникновению сообщества крупных держав и соcуществованию различных систем ценностей, тем самым создавая общемировой порядок и содействуя укреплению мира. Соединенные Штаты могли бы по-прежнему стремиться к созданию основанных на правилах подсистем и занимать в них лидирующие позиции, и они, в соответствии с традицией, по-прежнему могут ратовать за продвижение демократии, однако в этой структуре будет пространство и для России, которая получит возможность чувствовать себя психологически защищенной от американской политической активности. При таком раскладе сотрудничать по геополитическим вопросам будет гораздо легче.

Без некоторой доли геополитического сотрудничества между США и Россией нам действительно не обойтись: оно необходимо для поддержания политического равновесия, которое в свою очередь является предпосылкой для обеспечения порядка и стабильности в многополярном мире. Такое сотрудничество будет необходимо для формирования регионального баланса сил в Азии по мере возрастания мощи Китая. Та же ситуация может сложиться и в евроатлантическом регионе, если в ближайшие десятилетия постепенно возникнет более или менее единая Европа. А если Европа в конечном итоге распадется на национальные государства, Соединенные Штаты, выступая в роли заокеанского посредника, вероятно, оставят открытой возможность сотрудничества с Россией для поддержания равновесия сил (подобно тому, как это делала Великобритания в XIX веке). На Ближнем Востоке Соединенные Штаты и Россия могли бы работать сообща для поддержания регионального баланса, который отвечает интересам обеих стран. Наконец, обе страны будут вынуждены сотрудничать с другими крупными державами в деле создания и поддержания стратегической стабильности. Многополярный характер стратегического уравнения должен уменьшить напряженность, которая сопровождала усилия США и России по поддержанию стабильности в биполярном контексте, преобладающей в стратегической сфере до сих пор.

Такого рода совместные мероприятия ознаменуют собой существенную перемену по сравнению с текущей ситуацией. Однако отношения между США и Россией по-прежнему будут далеки от стратегического партнерства, к которому когда-то стремились обе страны. Конкуренция по-прежнему будет требовать от каждой из стран значительной доли внимания и ресурсов.

Удастся ли найти золотую середину между неизбежной конкуренцией и возможным сотрудничеством? Так или иначе, это вопрос политического выбора. Конкуренция не потребует от лидеров особого воображения, поскольку будет простым продолжением нынешнего курса. Их задача в том, чтобы добросовестно управлять этим соревнованием и не допустить насильственного противостояния, которого не хочет ни одна из сторон. В этом смысле продолжение конкуренции является совсем несложным выбором. Смещение равновесия в сторону сотрудничества требует гораздо больших усилий и сопряжено с более серьезным политическим риском, поскольку подразумевает преодоление глубокой отчужденности и недоверия, которые преобладают сегодня в отношениях. Чтобы двигаться в этом направлении, лидерам необходимо иметь четкое представление о ключевых глобальных тенденциях и последствиях для их стран, равно как и о возможностях сотрудничества. Им потребуется сформировать новое восприятие российско-американских отношений, а затем убедить сегодняшнюю скептически настроенную общественность и элиты в их жизнеспособности. Сегодня нам явно не хватает лидеров, обладающих таким талантом; значит, отношения между США и Россией по-прежнему будет определять стратегическая конкуренция. А появятся ли в будущем лидеры с необходимой долей творческого воображения, нам еще предстоит увидеть.

Томас Грэм — управляющий директор Kissinger Associates, старший директор по России в Совете национальной безопасности США в период с 2004 по 2007 годы.

__________________________________

* ИГИЛ («Исламское государство», ИГ) — террористическая организация, запрещена в России