Информационный сайт о технадзоре сетей газоснабжения и строительстве газопроводов

Встреча Дональда Трампа и Владимира Путина 16 июля была призвана нормализовать российско-американские отношения, однако лишь породила еще большее недоумение. Такая ситуация лишь подталкивает Россию к Китаю, несмотря на неравные возможности двух стран. В любом случае Москва и Пекин укрепляют связи и отстаивают свои интересы… хотя они не всегда совпадают.

На Западе обозреватели всячески (и небезосновательно) напирают на дисбаланс сил России и Китая, который, по их мнению, не может не подорвать их сотрудничество в будущем. Однако лидеры двух стран подчеркивают прочность партнерских связей и взаимное доверие.

После международного кризиса в связи с аннексией Крыма и войной на Донбассе в 2014 году, двусторонние отношения перешли в стадию «согласия», как отмечает один российский политолог. Это означает «сопереживание и взаимопонимание на самом высоком политическом уровне, расширение доступа китайских компаний к российским энергоресурсам и китайской армии к российским военным технологиям, большие возможности использования российской территории для реализации инфраструктурных проектов, которые связывают Китай и Европу».

Действительно, был преодолен целый ряд серьезных рубежей. В 2014 году колебавшаяся ранее Россия согласилась продать китайской армии ракетные комплексы С-400 и истребители Су-35. Общая враждебность по поводу развертывания американской системы ПРО в Азии подводит партнеров к скромному по масштабам, но значимому в символическом плане сотрудничеству. В мае 2014 года был заключен крупный контракт по газопроводу «Сила Сибири». Кроме того, китайские ресурсы значительно способствовали финансированию терминала СПГ на Ямале после западных санкций: 20% проекта теперь принадлежат Китайской национальной нефтегазовой корпорации, а еще 9,9% — Фонду «Шелковый путь».

Постоянная напряженность до 1990-х годов

Во время интервью китайской государственной телерадиовещательной компании 6 июня 2018 года переизбранный на новый срок президент Владимир Путин представил спокойный и оптимистический взгляд на отношения его страны с Китаем. Он сравнил их со зданием, которое «с каждым годом приобретает все новые и новые краски, все новые и новые этажи, оно растет все выше и выше», а также назвал китайского лидера Си Цзиньпином «хорошим и надежным другом». Он отметил потенциал плодотворного сотрудничества в сфере робототехники, информатики и искусственного интеллекта, а также плодотворную динамику Шанхайской организации сотрудничества. В 2001 году ШОС пришла на смену шанхайской группе, которая зародилась после распада СССР. Сейчас она включает в себя также Казахстан, Киргизстан, Таджикистан и Узбекистан. ШОС стала символом стремления Москвы и Пекина стабилизировать эту часть Средней Азии и превратилась, по словам Путина, в «глобальную организацию» после вступления Индии и Пакистана в 2017 году.

Российское население тоже хорошо относится к Китаю. По данным опроса Левада-центра в декабре 2017 года, «врагом» России его считают только 2% респондентов — сущий пустяк по сравнению с США (67%), Украиной (29%) и ЕС (14%). Кроме того, как показало исследование за февраль этого года, положительное восприятие Китая сложилось у 70% опрошенных, а отрицательное — всего у 13%.

После холодной войны российские и китайские власти сосредоточены на внутреннем развитии, что требует благоприятной международной обстановки. Они стремятся отойти от конфликтного прошлого и установить, наконец, устойчивые добрососедские отношения. С учетом неравных договоров в XIX веке и идеологической напряженности в отношениях двух коммунистических держав с конца 1950-х годов, а также неоднократных споров о границе, которые вылились в 1969 году в вооруженные конфликты на реке Уссури (остров Даманский или Чжэньбао дао), между ними все далеко не всегда было просто. Как отмечает один китайский специалист, с начала 1990-х годов эта постоянная напряженность воспринималась с обеих сторон как «тяжелый груз для политического, экономического и социального развития». Поэтому от него нужно было избавиться.

Общность взглядов двух стран по поводу необходимости хороших отношений позволила им прийти к договору об общей границе, которая достигает в длину более 4 000 километров. На это, кстати говоря, потребовалось время, потому что предприятие завершилось успехом только в 2005 году. Россия и Китай смогли преодолеть главное, что их разделяло. Параллельно с этим они стабилизировали свои отношения в сфере обороны и безопасности. В 2009 году они утвердили десятилетнюю программу сотрудничества пограничных регионов, которая насчитывает 168 проектов. Кроме того, стороны сформировали двусторонние правительственные рабочие группы для обсуждения всех потенциально проблемных вопросов: нелегалы, контрабанда, экология…

Стремление к конструктивным и мирным отношениям опирается на двустороннее обязательство не вмешиваться в дела друг друга. Оба государства испытывают недоверие к третьим силам, которым они приписывают стремление дестабилизировать их. Сохранение режима — приоритет для Москвы и Пекина. Они оба считают, что после холодной войны западные страны во главе с США принялись поддерживать или даже устраивать смену режимов в собственных геополитических и экономических интересах. «Цветные революции» на территории бывшего СССР интерпретировались именно в таком ключе: если Москву в первую очередь беспокоили революции в Грузии (2003) и на Украине (2004), то Пекин был встревожен «революцией тюльпанов» в Киргизии (2005), так как думал, что она может дестабилизировать его окружение и дать толчок сепаратизму уйгуров. Обе страны также увидели руку Запада в «арабской весне». Прекрасное взаимопонимание сложилось у них и по вопросу стабильности границ, где они ощущали «недопустимые ограничения (…) в связи с военным присутствием Америки и оказываемой ей политической поддержкой друзей и союзников».

Все это, безусловно, объясняет отсутствие (по крайней мере на данный момент) напряженности между ними в общем для них среднеазиатском регионе. Пекин активно развивает там экономическое присутствие с 2000-х годов, однако ни в коей мере не оспаривает оборонного и политического лидерства Москвы в этой части ее «ближнего зарубежья». У этого есть историческое основание: еще в 1996 году страны сформировали многостороннюю платформу (Шанхайская пятерка) для утверждения границ и противодействия региональной нестабильности. У России имеется протяженная граница со Средней Азией (Казахстан), а в Китае это относится к Синьцзян-Уйгурскому автономному району на северо-западе. После трансформации в ШОС группа сосредоточилась на угрозах «терроризма, экстремизма и сепаратизма». Россия и Китай с легкостью находят взаимопонимание в этом вопросе. После второй войны в Чечне Москва связывает риск кавказского сепаратизма с радикальным исламизмом, тогда для Пекина его воплощением являются мусульмане-уйгуры. Кстати говоря, в рядах «Исламского государства» (запрещенная в России террористическая организация — прим. ред.) оказалось немало выходцев из этих регионов.

Таким образом, Россия и Китай — соратники по многим двусторонним и международным вопросам. Как бы то ни было, в отчете за 2017 дипломатический год влиятельный Российский совет по международным делам отметил растущую асимметрию в политических и экономических отношениях с Пекином. По его мнению, одной из первоочередных дипломатических задач Москвы должно быть улучшение качества этих связей.

На протяжении последней четверти века соотношение сил действительно складывается не в пользу России, особенно в экономическом плане. С учетом высокого качества отношений этот растущий дисбаланс не становится в России предметом анализа угроз для ее безопасности и суверенитета. Тем не менее он представляет собой препятствие для ее стремления к мощи. По данным МВФ, Китай — вторая по значимости экономика мира с ВВП в 17,7% от мирового (по паритету покупательной способности), что в десять раз больше показателей России, которая занимает 12 место с 3,19% мирового ВВП. Кроме того, хотя с 2010 года Китай является для России первым торговым партнером (15% внешней торговли), для Китая Россия занимает всего лишь девятую строчку. В 2014 году российско-китайский товарооборот достиг отметки в 95 миллиардов долларов (против 16 миллиардов в 2003 году), тогда как объемы торговли Китая с ЕС составляли 615 миллиардов, а с США — 555 миллиардов.

Структура товарооборота тоже создает проблему: Россия главным образом экспортирует сырье и импортирует станки и оборудование. Кстати говоря, в этом заключается одна из причин того, почему Москва, несмотря на все сомнения (уважение к интеллектуальной собственности и конкуренция на мировом оружейном рынке), решила после 2014 года сделать новый шаг в продаже оружия (С-400, Су-35). Китай также куда больше инвестирует в России, чем Россия в Китае.

Существует дисбаланс и в приграничной зоне. Ситуация на Дальнем Востоке (деиндустриализация, демографический спад) воспринимается властями как угроза для национальной безопасности: в случае провала программ развития рассматривается угроза потери суверенитета. Хотя открыто об этом не говорят, такое восприятие связано с асимметричностью демографических показателей по сравнению с Китаем (1,1 жителя на 1 кв.км против 100 в северных регионах Китая). К тому же это связано с китайской экономической деятельностью, которая активно развивается с 1990-х годов, вновь вызывая давнюю напряженность касательно исторического статуса этих территорий. Еще в конце XIX века слабость государственного контроля на Амуре и в Приморье привела к формированию анклавов, которые фактически находились под контролем китайских торговых гильдий (власти стремились ограничить их деятельность). В начале 1990-х годов китайские торговцы пришли на рынок Дальнего Востока России, где тогда наблюдался большой дефицит, и принесли с собой товары повседневного потребления. С течением лет это присутствие только расширилось и теперь охватывает не только торговлю, но и сельское хозяйство, строительство и т.д.

Как демонстрирует программа сотрудничества от 2009 года, правительства двух стран пытаются лучше направлять экономические отношения северо-востока Китая и Дальнего Востока России: Пекин — ради регионального развития (он рассматривает Дальний Восток как «естественный» рынок для своих регионов), Москва — ради контроля. Кроме того, Россия не всегда охотно идет на реализацию этой программы. Это связано с нехваткой финансовых ресурсов, инертностью бюрократии, а также с неоднозначной позицией местных и федеральных властей по экономическому присутствию китайцев. К тому же Россия не собирается пускать все на самотек: она сформировала в 2012 году Министерство по развитию Дальнего Востока, построила космодром «Восточный», модернизировала Байкало-Амурскую магистраль, сместила баланс внешней политики в сторону Азии…

Москва смирилась с мыслью о том, что развитие Дальнего Востока потребует иностранных инвестиций, однако ей хотелось бы, чтобы они шли из разных источников. Она также признает, что без иностранной рабочей силы добиться развития региона тоже будет непросто, и отдает предпочтение разнообразию. Наблюдаемый в настоящий момент относительный успех проектов подъема Дальнего Востока подкрепляет опасения о том, что «если слишком быстро открыться китайским соседям, Дальний Восток окончательно застрянет в роли простого поставщика сырья, потеряв надежду на диверсификацию».

Кроме того, Россия стремится сдержать экономическую экспансию Китая в Средней Азии. Так, например, она отказалась (вместе с Казахстаном) в рамках ШОС от инициативы по формированию зоны свободной торговли и банка развития. В этом также заключается одна из главных целей формирования в январе 2015 года Евразийского экономического союза, который включает, помимо России, четыре республики бывшего СССР — Армению, Белоруссию, Казахстан и Киргизстан. При этом поле для маневра Москвы все еще ограничено, потому что эти государства не чураются двусторонних соглашений с Пекином (энергетика, инвестиции), если считают, что это в их интересах. Россия мало что может противопоставить финансовой ударной силе Китая, чей проект «нового шелкового пути» сулит новые займы и кредиты среднеазиатским странам (ей и самой приходится брать займы у китайских государственных банков, причем зачастую на весьма жестких условиях).

Кроме того, после аннексии Крыма государства ЕАЭС относятся к России с куда большим недоверием. Москва потеряла былую симпатию, которая была ее преимуществом в регионе на фоне тревожащей мощи Пекина. К тому же в России осознали, что китайские инвесторы не подчиняются геополитическим договоренностям двух стран, а руководствуются лишь экономической целесообразностью. В Москве также не могли не отметить, что китайская динамика в Средней Азии никак не реагирует не ее тревоги и опасения (то же самое наблюдается на Кавказе и Украине, которые включены в «шелковый путь»). В лучшем случае ей удалось спасти лицо с помощью совместного заявления лидеров двух стран в мае 2015 года о связи «шелкового пути» и ЕАЭС. Сложно сказать, даст ли подписанный три года назад договор о торгово-экономическом сотрудничестве Китая и ЕАЭС (таможенный контроль, интеллектуальная собственность, рыночное и отраслевое сотрудничество, электронная торговля, конкуренция…) более весомые результаты.

В 2018 году стратегическое партнерство России и Китая выглядит прочным в связи со стремлением двух стран к стабильности и неприятием любого вмешательства Запада во главе с США в дела их непосредственного окружения. Тем не менее такое крепкое основание вовсе не означает, что державы считают себя обязанными систематически координировать позиции по ключевым международным вопросам (пусть даже каждая из них старается если не поддержать, то хотя бы не мешать другой). Кроме того, Китай, сильный участник дуэта, играет собственную партию. Он инвестирует в Россию только в том случае, если проекты представляются ему экономически убедительными, и не следует за ней в резкой критике Запада, с которым его объединяют значимые экономические интересы.

Москве же остается только заняться факторами, которые усиливают разницу сил и подрывают ее имидж (а потенциально — безопасность). С этим связан периодически всплывающий оборонительный настрой, который в частности сорвал выкуп 14% Роснефти китайским консорциумом. Пока Москва стремится ограничить «китайский риск», установить доверительные отношения и ликвидировать источники трения. Ее военно-дипломатические успехи на Ближнем Востоке на время успокоили ее и создали видимость равновесия сил. Хотя китайский оборонный бюджет намного больше российского (150 миллиардов долларов против 45,6 миллиарда в 2017 году, по данным Международного института стратегических исследований), у России — огромное преимущество в ядерном оружии.

Москва ждет, что Пекин продемонстрирует готовность преодолеть асимметрию в экономике с помощью промышленного сотрудничества и инвестиций в столь нужную стране инфраструктуру. Только вот нет гарантии, что Китай рассматривает ситуацию в таком же ключе: он уважает партнера, но не считает себя обязанным подстраиваться под него по каким бы то ни было вопросам. Так что теперь ход за Москвой. Решит ли она в итоге ускорить модернизацию своей экономики и занять более открытую позицию в международных отношениях?